По мере усиления общественного контроля и критики новая история бизнеса проливает свет на то, что можно и чего нельзя делать в рамках ответственного поведения.
Каждые несколько десятилетий у общества возникает аллергическая реакция на корпорации. Это произошло в 1890-х годах, когда компании демонизировались как кровососущие осьминоги. Это произошло в 1930-е годы, когда они были осуждены как угроза общему благу. Это происходит снова сегодня.
Помните, когда Facebook прославляли как агента глобальной гармонии? Теперь известная как Meta Platforms Inc., ее широко ругают как отравителя демократии. Или когда все согласились, что правительства должны управляться как бизнес? Самым известным в мире бизнесменом, ставшим политиком, является Дональд Трамп. Полемисты соревнуются друг с другом в создании самых неуважительных терминов для описания корпораций, хотя приз, на мой взгляд, по-прежнему достается описанию Goldman Sachs, сделанному Мэттом Тайбби в 2009 году, как «огромному кальмару-вампиру, обвивающему лицо человечества, безжалостно поглощающему его кровь». воронить во все, что пахнет деньгами».
Эта враждебность к компаниям больше не ограничивается обычными левыми подозреваемыми. Консерваторы регулярно осуждают «пробужденные компании» за попытки ниспровергнуть демократию во имя элитарных ценностей. Некоторые хотят пойти дальше и нанять их из-за низкой оплаты и плохих условий. Самым успешным примером корпоративной критики за последние годы была работа не Берни Сондерса или Элизабет Уоррен, а Рона ДеСантиса, республиканского губернатора Флориды, который заставил компанию Уолта Диснея подчиниться .
Несмотря на все миллиарды долларов, которые корпорации тратят на связи с общественностью, как класс они делают удивительно плохую работу по полировке своего публичного имиджа. После трех кризисов — финансового кризиса 2008 года, президентских выборов 2016 года и убийства Джорджа Флойда — они коллективно остановились на двух формулах, которые теперь застыли в корпоративной догме : ESG (экологический, социальный и управленческий) и DEI. (разнообразие, равенство и инклюзивность). Эти формулы ничего не делают для преодоления кризиса легитимности, поскольку они отталкивают республиканскую половину электората. Они также не делают многого для защиты окружающей среды или разнообразия, потому что они смешивают так много плохих идей с хорошими.
Любой, кто хочет глубже задуматься об этих могущественных организациях, не может сделать ничего лучше, чем обратиться к новой книге Уильяма Магнусона « Ради прибыли: история корпораций ». (Полное раскрытие: я также написал историю компаниисовместно с Джоном Миклетвейтом, главным редактором Bloomberg News). Профессор корпоративного права на юридическом факультете Техасского университета A&M, Магнусон рассказывает историю корпорации через отдельные компании, выбранные для иллюстрации различных тем: банк Медичи (траст), Ост-Индская компания (акции), Ford Motor Company ( конвейер), Exxon Mobil Corporation (глобализация), KKR & Company Inc. (частный капитал) и Facebook (стартапы). Магнусон видит как плюсы, так и минусы компаний, что само по себе примечательно в сегодняшнем академическом мире, где единственные два отношения, с которыми вы обычно сталкиваетесь, — это лицемерие и неприязнь. Он даже хвалит Exxon Mobil за инженерные чудеса, возводя нефтяные платформы в Северном море, где бушевали ураганные ветры, а волны поднимались до ста футов.
Магнусон завершает свое историческое турне восемью советами, к которым компании и регулирующие органы должны серьезно отнестись, если мы хотим выявить лучшее в компаниях и отразить потенциально разрушительную негативную реакцию. Чтобы сэкономить время, позвольте мне выделить пять из них, прежде чем перейти к некоторым собственным мыслям:
Не свергайте Республику . Компании могут способствовать разрушению политических систем двумя способами.
Они могут искажать работу политической системы, подкупая политиков, распространяя дезинформацию или открывая двери для иностранных агентов. Южно-Тихоокеанская железная дорога (позже вошедшая в состав Union Pacific) регулярно подкупала или запугивала законодательные органы Калифорнии, провоцируя писателя Фрэнка Норриса осуждать ее как «нарост, гигантский паразит, жиреющий на жизненной силе всего содружества». Exxon Mobil финансировала отраслевые группы, которые пытались подорвать растущий научный консенсус в отношении изменения климата. Facebook был настолько полон решимости расти с головокружительной скоростью, что позволил иностранным агентам использовать свою платформу для распространения лжи и ненависти.
Они также могут брать на себя чрезмерный риск, который приводит к банкротству или даже социальному распаду. Британская компания Южных морей вызвала такой крах, что дискредитировала корпоративную форму на целое поколение. KKR и другие частные инвестиционные компании поощряют коммунальные службы и даже больницы залезать в долги, увеличивая вероятность того, что они обанкротятся и тем самым лишат население основных услуг.
Думайте о долгосрочной перспективе . Искушение сосредоточиться на краткосрочной перспективе больше, чем когда-либо, в мире постоянно действующих фондовых рынков, широко рассредоточенного владения акциями и оплаты, зависящей от результатов. Компании и регулирующие органы должны создать противодействующие силы, такие как строгие фидуциарные правила, обязывающие руководителей защищать долгосрочные интересы компании, правила публичного раскрытия информации, которые заставляют компании объяснять, почему они принимают свои решения, и предоставляют учредителям больше прав голоса посредством специальных классы акций, чтобы они могли продолжать следовать своему долгосрочному видению, независимо от прихотей обычных инвесторов.
Соревнуйтесь — честно. Регулирующие органы давно осознали опасность монополии. Антимонопольный закон Шермана (1890 г.), вдохновленный гигантскими комбинациями позолоченного века, прямо заявляет, что любой, кто монополизирует торговлю, виновен в совершении уголовного преступления. Тем не менее компании в равной степени осознают желательность монополий: вы можете брать сколько хотите и почивать на лаврах. А политики, судьи и регуляторы неоднократно смягчали абсолютные запреты на монополию. В деле Веризон против Тринко (2003 г.) покойный судья Верховного суда Антонин Скалиа заявил, что «просто обладание монопольной властью и сопутствующее взимание монопольной цены не только не являются незаконными; это важный элемент системы свободного рынка».
Сочетание судебной вседозволенности и сетевых эффектов, лежащих в основе бизнес-моделей социальных сетей, означает, что мир переживает еще один золотой век, когда компании не только осуществляют исключительный контроль над рынками (например, Google контролирует 90% поиска), но и также используют свои сверхприбыли для скупки потенциальных конкурентов и лоббирования политиков. Пора перестать давать повод для сомнений потенциальным монополистам.
Не берите весь пирог себе. Эпоха, начавшаяся в 1980-х годах, ознаменовалась огромным ростом неравенства. Руководители использовали (и исказили) агентскую теорию Майкла Дженсена, чтобы увеличить свою зарплату и опционы на акции, обеспечив при этом хорошую компенсацию в случае неудачи. Управляющие частными инвестициями обычно зарабатывают десятки миллионов долларов в год (в 2020 году два высших руководителя Blackstone заработали в общей сложности 827 миллионов долларов), а также имитируют многие корпоративные льготы, против которых они когда-то выступали. (Льготы Джерома Кольберга, когда он вышел на пенсию из KKR, включали возмещение расходов на секретаря и водителя, а также новый Lincoln Town Car каждый год.)
В связи с этим можно сделать много вещей, которые имеют больше смысла, чем ESG. Компании могли отказаться предоставлять несостоявшимся руководителям золотые парашюты. Правительство США могло бы пересмотреть налоговое правило, в соответствии с которым процентные платежи по долгу вычитаются из налогооблагаемой базы, а выплаты дивидендов акционерам — нет. Правительства в целом также могли бы сделать больше для глобального сотрудничества, чтобы закрыть налоговые лазейки.
Не двигайтесь слишком быстро и не ломайте слишком много вещей. Корпорация была задумана как учреждение, позволяющее людям идти на риск и достигать необычных целей. Ограниченная ответственность — это лучший способ побудить людей рискнуть частью своего капитала, не рискуя личным крахом («всем, включая ваши запонки», как говорили в Ллойде). Компании шли на впечатляющие риски — Ост-Индская компания отправилась на другой конец света в то время, когда это было равносильно, например, путешествию на Луну.
Но слишком много компаний использовали это как предлог для безрассудного риска. В частности, это касается Кремниевой долины, где девиз Марка Цукерберга «Двигайся быстро и ломай вещи» рассматривается скорее как пример платоновской мудрости, чем описание безответственности. Facebook был настолько одержим увеличением числа своих пользователей, что сознательно поощрял зависимость от социальных сетей, а также экономил на внутренних проверках, которые могли бы уменьшить количество вредоносного контента и предотвратить распространение российской военной разведкой заведомо ложной и поляризующей информации. Культура быстрого перемещения и поломки вещей, которая могла иметь смысл, когда Цукерберг управлял ноутбуком в своей комнате в гарвардском общежитии, опасна и безответственна сейчас, когда переименованная Meta стала глобальной сетью, обслуживающей миллиарды людей.
Регуляторы должны работать усерднее, чтобы корпорации не использовали щит ограниченной ответственности в качестве оправдания безответственного поведения. Они могут ввести более широкие правила ответственности за качество продукции для компаний и их руководителей (технологические компании никогда не будут слушать проповеди, если они не будут подкреплены реальными наказаниями). Они могут сделать больше, чтобы расследовать плохое поведение и налагать наказания, которые причиняют боль. Они могут разработать «регулятивные песочницы», в которых компании, рассматривающие новую технологию, обязаны тесно сотрудничать с регулирующими органами, чтобы понять возможные последствия.
Магнусон недооценивает важность духов животных — духов, которые если и не действуют в ницшеанском плане по ту сторону добра и зла, то, по крайней мере, смешивают добродетель и порок так же свободно, как созидание и разрушение. Предприниматели почти всегда неразумные люди, которые преуспевают именно потому, что они такие неразумные. Они также часто представляют собой смесь великих добродетелей и ужасающих пороков. Генри Форд был бизнес-героем, который поставил Америку на колеса и одним махом удвоил зарплату своим сотрудникам. «Молодой человек, — сказал он однажды во время ссоры с сыном, — я изобрел современность», и он не ошибся. Он также был неисправимым антисемитом, который гнал своих рабочих с бешеной скоростью (единственная фраза, которую бригадиры должны были выучить на английском, немецком, польском и итальянском, была «поторопитесь»),
Магнусон также заигрывает с модной идеей о том, что компании должны иметь лицензии на деятельность только в том случае, если они обязуются действовать на общее благо. Он хвалит Ост-Индскую компанию за то, что она подписалась под елизаветинским шаблоном о действиях «во имя чести нашего королевства Англии, а также для увеличения нашего судоходства», и сетует на тот факт, что где-то в XIX веке она стало возможным получить корпоративный устав, подав документы в местные органы власти. «Мы отказались от основной цели корпорации как инструмента для создания процветающего общества».
Компании, безусловно, в долгу перед обществом в целом за привилегию ограниченной ответственности, которая возлагает часть издержек в случае неудачи на общество в целом. Но был ли мир на самом деле лучше в те дни, когда основателям компаний приходилось убеждать группу политиков предоставить им хартию всякий раз, когда они хотели начать бизнес? Для Ост-Индской компании участие в национальных интересах означало обогащение группы из примерно 200 инсайдеров, например, за счет торговли рабами и выдаивания богатства Индии с помощью армии. И действительно ли дела пошли хуже, когда компаниям была предоставлена свобода определять свои собственные цели? Освобождение компаний от оков «цели» в середине 19 века привело к взрывному росту числа компаний, а вместе с ним и к росту коллективного благосостояния.
Тем не менее, Магнусона можно поздравить с написанием книги, одновременно свежей и заставляющей задуматься. Слишком долго в дебатах о корпорациях доминировали три группы: неолибералы, готовые простить компаниям все (включая монополию), левые активисты, считающие компании порождением дьявола, и корпоративные реформисты, зациклившиеся на ESG. и DEI, при этом как-то закрывая глаза на несущий интерес. Магнусон выдвигает целый мир идей, которые мы должны обсудить, чтобы использовать творческие силы корпораций, а также свести к минимуму их более разрушительные тенденции.